Хочется быть взрослой, адекватной женщиной, но мяу.
Когда-то я написала пост про свой институт.
Ограничилась я правда первыми тремя годами, пообещав что будет продолжение.
Очень долго вдохновение меня не посещало, первые курсы в институте были все-таки самыми яркими и запоминающимися.
Но чем дольше я живу, тем больше мне хочется вспоминать все подряд, так что сегодня дошла очередь и до института.
Вот на всякий случай первая часть рассказа.
читать дальше
Начиная с четвертого курса две группы, составляющие нашу кафедру, оказались отлученными от общего учебного процесса и от и без того вялой студенческой жизни вообще. Занятия стали проходить возле метро П*** в здании кафедры.
На кафедре было - одна большая аудитория, одна маленькая, совсем маленькая комнатка с шестью компьютерами, коридор, туалет и лоток с пирожками на первом этаже.
К концу учебного дня от скуки хотелось лезть на стену.
Главным плюсом было несомненно то, что от моего дома до кафедры дойти можно было за пятнадцать минут прогулочным шагом.
Правда совершить такую прогулку душевных сил у меня хватало далеко не каждый день. Обычно я просыпалась утром, представляла себе очередной серый унылый день в одних и тех же интерьерах, обещала себе что завтра обязательно, поворачивалась на другой бок и засыпала.
Месяца через два такой жизни однокурсники стали у меня допытываться, куда я устроилась работать и почему я не хожу на занятия. Не могли поверить, что я просто сплю дома по полдня.
На занятия приходило в лучшие дни человек пятнадцать. В худшие - я помню как пару раз сидела в большой аудитории одна, в пальто, потому что там было дико холодно, и ждала когда придет хоть кто-нибудь. Обычно через полчаса после начала занятий приходил преподаватель и спрашивал меня - а где все?
Учебный процесс навевал тоску.
То есть все это наверное было бы смешно, если бы у нас в головах из наших детских извилин не начали формироваться мозги, а в мозгах не зарождался вопрос - что же с нами будет дальше?
Штатных преподавателей кафедра не имела, и занятия вели конструктора и технологи с базового предприятия.
Был например очень милый профессор по радиотехнике. Он мог две пары подряд решать какую-нибудь одну задачу, входил в раж и покрывал всю доску формулами, причем никто уже не понимал, что он вообще пытается рассчитать.
Когда время выходило, он смущенно смотрел на ряды формул, и говорил что мы где-то ошиблись, что в следующий раз мы попробуем снова, и быстренько все стирал.
Был гениальный профессор Гольберг, на его лекциях нельзя было понять вообще ничего, ну то есть абсолютно, такой он был умный. Но на них ходили, потому что периодически у него в голове что-то перемыкало и он начинал рассказывать про йогов, или про Шамбалу, и это было очень интересно.
Были еще какие-то невнятные аспиранты, которые по очереди читали наспех придуманный другими аспирантами курс.
Вообще большинство профильных предметов были плодами коллективных галлюционаций профессоров с кафедры, и их невозможно было не только внятно и систематизированно изложить, но и запомнить названия.
Но в целом все крутилось вокруг антенн.
"Методы измерения антенн", "Основы интеллектуальной собственности антенн", "Конструирование механизмов антенн" мало чем отличались для нас друг от друга.
Самым зажигательным предметом конечно было "конструирование...".
Его придумала и вела как раз НС, та бодрая женщина из первой части моего рассказа, которую все за глаза называли Дыней.
Занятия на своих парах она вела в стиле детского утренника. Бегала с указкой вокруг доски, тыкала в написанные формулы, причем часто несла полную ахинею, могла утверждать что пять на шесть - сорок восемь, доводила сама себя до экстаза, и вдруг, закатив глаза, показывала на кого-нибудь в классе и торжественно обьявляла:
- А вот сейчаснам Ванечка скажет, чему это равняется.
Спорить и обьяснять ей, что ты не Ванечка, а Юля, было бесполезно.
Главным достижением Дыни в деле конструирования антенн была написанная и изданная собственными силами книга.
Книга в основном состояла из картинок с отсканированными чертежами, которые она укралау слесарей с базового предприятия. На картинках разобрать нельзя было практически ничего, потому что во-первых, чертежи для книжки пришлось уменьшить во много раз, а во-вторых мы даже когда хотели, не могли понять что на них нарисовано, потому что никогда этого в живую не видели.
Моя мама, она тоже кстати инженер по образованию, полистала ее и сказала, что эту книгу писал сумасшедший.
Дело шло к зиме, в аудиториях становилось все холоднее, и по утрам мне спалось все лучше.
Однажды самый старенький профессор с кафедры вызвал меня к себе, уточнил, правда ли, что я живу тут рядом и сказал что я теперь буду работать у него.
Вся моя работа заключалась в том, что раз в месяц профессор вызывал меня к себе, просил открыть на компьютере какой-нибудь чертеж, а потом сохранить его на дискету. Ему было лет семьдесят и сам он сохранять на дискету не умел.
За это мне в месяц платили сумму, эквивалентную стоимости пары не очень дорогих туфель. Я была довольна, но все время боялась, что вот-вот начнется настоящая работа, с которой я вряд ли справлюсь, потому что тогда я как и профессор, мало что умела, кроме дискет.
Так прошел четвертый курс, а на пятом старенький профессор, опять же не спрашивая моего согласия, отвел меня на базовой предприятие, при котором была кафедра, где для меня уже было готово рабочее место. Внезапно я оказалась молодым и ценным сотрудником на полставки.
Насчет института можно было вообще не париться, получалось что все преподаватели теперь мои коллеги, и к ним можно было просто подойти с зачеткой. Справедливости ради надо сказать, что я была не одна такая, у нас половина группы поустраивалась работать на базовое предприятие, чтобы учиться было полегче.
После защиты диплома правда все поувольнялись, а я вот осталась. До сих пор здесь.
Про защиту диплома ничего вменяемого сказать не могу, кроме того что полгода я находилась в восхитительной прострации. Все было так чудесно организовано, что занятия в институте заканчивались, после чего полгода давалось еще на написание диплома.
Разумеется, писать я его начала где-то за месяц до защиты. За этот месяц я натырила каких-то картинок на работе, понадергала к ним текста из предыдущих дипломных работ, расчитала с помощью одной бабушки с работы скорость ветра, при которой моя антенна наебнется и похудела от волнения до 40-го размера.
В приемной комисси никто ничего не понял, и доложив про скорость ветра я получила свое "отл" и стала дипломированным инженером.
И вот с тех самых пор я ничему учиться просто панически не хочу.
The end.
Ограничилась я правда первыми тремя годами, пообещав что будет продолжение.
Очень долго вдохновение меня не посещало, первые курсы в институте были все-таки самыми яркими и запоминающимися.
Но чем дольше я живу, тем больше мне хочется вспоминать все подряд, так что сегодня дошла очередь и до института.
Вот на всякий случай первая часть рассказа.
читать дальше
Начиная с четвертого курса две группы, составляющие нашу кафедру, оказались отлученными от общего учебного процесса и от и без того вялой студенческой жизни вообще. Занятия стали проходить возле метро П*** в здании кафедры.
На кафедре было - одна большая аудитория, одна маленькая, совсем маленькая комнатка с шестью компьютерами, коридор, туалет и лоток с пирожками на первом этаже.
К концу учебного дня от скуки хотелось лезть на стену.
Главным плюсом было несомненно то, что от моего дома до кафедры дойти можно было за пятнадцать минут прогулочным шагом.
Правда совершить такую прогулку душевных сил у меня хватало далеко не каждый день. Обычно я просыпалась утром, представляла себе очередной серый унылый день в одних и тех же интерьерах, обещала себе что завтра обязательно, поворачивалась на другой бок и засыпала.
Месяца через два такой жизни однокурсники стали у меня допытываться, куда я устроилась работать и почему я не хожу на занятия. Не могли поверить, что я просто сплю дома по полдня.
На занятия приходило в лучшие дни человек пятнадцать. В худшие - я помню как пару раз сидела в большой аудитории одна, в пальто, потому что там было дико холодно, и ждала когда придет хоть кто-нибудь. Обычно через полчаса после начала занятий приходил преподаватель и спрашивал меня - а где все?
Учебный процесс навевал тоску.
То есть все это наверное было бы смешно, если бы у нас в головах из наших детских извилин не начали формироваться мозги, а в мозгах не зарождался вопрос - что же с нами будет дальше?
Штатных преподавателей кафедра не имела, и занятия вели конструктора и технологи с базового предприятия.
Был например очень милый профессор по радиотехнике. Он мог две пары подряд решать какую-нибудь одну задачу, входил в раж и покрывал всю доску формулами, причем никто уже не понимал, что он вообще пытается рассчитать.
Когда время выходило, он смущенно смотрел на ряды формул, и говорил что мы где-то ошиблись, что в следующий раз мы попробуем снова, и быстренько все стирал.
Был гениальный профессор Гольберг, на его лекциях нельзя было понять вообще ничего, ну то есть абсолютно, такой он был умный. Но на них ходили, потому что периодически у него в голове что-то перемыкало и он начинал рассказывать про йогов, или про Шамбалу, и это было очень интересно.
Были еще какие-то невнятные аспиранты, которые по очереди читали наспех придуманный другими аспирантами курс.
Вообще большинство профильных предметов были плодами коллективных галлюционаций профессоров с кафедры, и их невозможно было не только внятно и систематизированно изложить, но и запомнить названия.
Но в целом все крутилось вокруг антенн.
"Методы измерения антенн", "Основы интеллектуальной собственности антенн", "Конструирование механизмов антенн" мало чем отличались для нас друг от друга.
Самым зажигательным предметом конечно было "конструирование...".
Его придумала и вела как раз НС, та бодрая женщина из первой части моего рассказа, которую все за глаза называли Дыней.
Занятия на своих парах она вела в стиле детского утренника. Бегала с указкой вокруг доски, тыкала в написанные формулы, причем часто несла полную ахинею, могла утверждать что пять на шесть - сорок восемь, доводила сама себя до экстаза, и вдруг, закатив глаза, показывала на кого-нибудь в классе и торжественно обьявляла:
- А вот сейчаснам Ванечка скажет, чему это равняется.
Спорить и обьяснять ей, что ты не Ванечка, а Юля, было бесполезно.
Главным достижением Дыни в деле конструирования антенн была написанная и изданная собственными силами книга.
Книга в основном состояла из картинок с отсканированными чертежами, которые она укралау слесарей с базового предприятия. На картинках разобрать нельзя было практически ничего, потому что во-первых, чертежи для книжки пришлось уменьшить во много раз, а во-вторых мы даже когда хотели, не могли понять что на них нарисовано, потому что никогда этого в живую не видели.
Моя мама, она тоже кстати инженер по образованию, полистала ее и сказала, что эту книгу писал сумасшедший.
Дело шло к зиме, в аудиториях становилось все холоднее, и по утрам мне спалось все лучше.
Однажды самый старенький профессор с кафедры вызвал меня к себе, уточнил, правда ли, что я живу тут рядом и сказал что я теперь буду работать у него.
Вся моя работа заключалась в том, что раз в месяц профессор вызывал меня к себе, просил открыть на компьютере какой-нибудь чертеж, а потом сохранить его на дискету. Ему было лет семьдесят и сам он сохранять на дискету не умел.
За это мне в месяц платили сумму, эквивалентную стоимости пары не очень дорогих туфель. Я была довольна, но все время боялась, что вот-вот начнется настоящая работа, с которой я вряд ли справлюсь, потому что тогда я как и профессор, мало что умела, кроме дискет.
Так прошел четвертый курс, а на пятом старенький профессор, опять же не спрашивая моего согласия, отвел меня на базовой предприятие, при котором была кафедра, где для меня уже было готово рабочее место. Внезапно я оказалась молодым и ценным сотрудником на полставки.
Насчет института можно было вообще не париться, получалось что все преподаватели теперь мои коллеги, и к ним можно было просто подойти с зачеткой. Справедливости ради надо сказать, что я была не одна такая, у нас половина группы поустраивалась работать на базовое предприятие, чтобы учиться было полегче.
После защиты диплома правда все поувольнялись, а я вот осталась. До сих пор здесь.
Про защиту диплома ничего вменяемого сказать не могу, кроме того что полгода я находилась в восхитительной прострации. Все было так чудесно организовано, что занятия в институте заканчивались, после чего полгода давалось еще на написание диплома.
Разумеется, писать я его начала где-то за месяц до защиты. За этот месяц я натырила каких-то картинок на работе, понадергала к ним текста из предыдущих дипломных работ, расчитала с помощью одной бабушки с работы скорость ветра, при которой моя антенна наебнется и похудела от волнения до 40-го размера.
В приемной комисси никто ничего не понял, и доложив про скорость ветра я получила свое "отл" и стала дипломированным инженером.
И вот с тех самых пор я ничему учиться просто панически не хочу.
The end.