[Vernaya]

Продолжаю вспоминать свое странное детство по тегу "воспоминания"

Описание следующей остановки на моем духовном пути, как я и обещала, начинается с недолгого увлечения группой Нирвана.
Узнала я о ней все из тех же подшивок журнала «Ровесник» все в той же юношеской библиотеке. Как вы уже, наверное, поняли, в плане доступности информации тогда были совсем другие времена. Это сейчас ты не знаешь, куда деваться от кучи валящихся на тебя ежедневно сведений. А раньше информацию приходилось искать, и то, на поиски чего были потрачены силы и время, производило уже совсем другой эффект.
Ну и лет мне было в два раза меньше, да.
Так что история про еще совсем молодого человека с грустными глазами, измученного наркотиками и своим собственным творчеством, закончившаяся каким-то сомнительным самоубийством, произвела на меня колоссальное впечатление.
В тот день я пришла домой, и, рыдая, три раза пересказала всю статью маме.
Потом целую ночь я обдумывала прочитанное, а на следующее утро решила, что понимаю Кобейна как никто другой, и пойду по пути саморазрушения за ним след в след.
Возможно, если бы я сама не была тогда трагически влюблена в своего соседа по парте, которого у меня прямо из-под носа подло увела лучшая подружка, я бы и не так сильно убивалась по Кобейну.
Но нервы мои были расшатаны этой неразделенной любовью, так что я с огромным удовольствием принялась страдать.
По этому поводу случился идеологический раскол в наших с подружкой отношениях. У нее-то все было хорошо, и саморазрушаться и страдать она не хотела.
Поэтому в футболке с Нирваной с гордым и трагичным видом ходила я одна. Волосы я остригла под каре, покрасила в пронзительно-морковный цвет и старалась мыть голову как можно реже. Мне по телевизору сказали, что гранж выглядит именно так.
Также как минимум раз в неделю я сочиняла душераздирающее стихотворение, в котором как бы вопрошала ответа.
- «Курт Кобейн не захотел
Оставаться в этом ужасном мире.
И мы, Его дети, остались одни.
Ах что же нам теперь делать??»
И все в таком духе.
И стабильно раз в две недели писала очередную предсмертную записку.
В записках я по очереди обращалась ко всем родным и близким, каждому в отдельности разъясняя, что лично они не виноваты, но мир был к нам с Кобейном так жесток, что другого выхода у нас просто не было.
Раз от раза эти записки становились все длиннее, потому что я добавляла в список все новых и новых людей, и дошла уже в своем перечислении тех, кто не виноват, до нашей соседки тети Гали.
Выбор способа самоубийства был очевиден. Поскольку ружья, как у Кобейна, у меня не было, оставался один выход – передозировка героина.
Где достать героин, было совершенно не ясно, мне и пиво-то не везде продавали.
По совету объекта своей неразделенной любви я попробовала забить косяк из толченных в порошок таблеток аспирина, но никакого эффекта, кроме страшной вони на всю квартиру посреди ночи, это не дало.
В таких мрачных настроениях прошла зима и весна, а летом наступило некоторое просветление.
Нас вместе все с той же подружкой отправили к ней в деревню, и подружка меня заверила, что самогон там уж точно есть, а если поискать, то может и героин найдется.
Мне легко удалось ее уговорить расширить свое сознание, видимо, я все еще имела на нее сильное влияние, несмотря на их вполне себе удачный роман с моим соседом по парте.
Поэтому мы решили, что деньги, которые родители нам дали с собой в деревню на еду, все триста рублей, мы отложим на наркотики.
А есть не будем почти вообще.
Думаю, современные анорексчики позавидовали бы нашей целеустремленности. Еду мы действительно не покупали три дня, а весь четвертый проспали, потому что от голода сил вставать и что-то делать практически не было.
Но анорексия тогда еще в моду не вошла, точнее, мы про нее вообще слава богу не слышали, поэтому чтобы все-таки чего-то поесть, стащили у подружкиных бабушек пачку геркулеса. На упаковке был рецепт, и мы по нему приготовили геркулесовый торт, который ни фига не пропекся, и который пришлось потом прятать в комоде и есть тайно, пока бабушки не видят.
Все это, конечно, весьма способствовало экономии, но деньги все равно очень быстро израсходовались на пиво и сигареты, так что пока не приехала подружкина мама и не привезла нам целую сумку продуктов, голодовка носила уже вынужденный характер.
Вообще по сравнению с нашим существованием в Москве жизнь в деревне была настоящим праздником.
Первым делом мы сразу же попали на чей-то день рождения, который праздновался в поле вокруг ящика самогона. Мы же как культурные московские девочки пили Балтику №9. После первой бутылки я побраталась с каким-то в жопу пьяным лысым мальчиком. У него тоже была футболка с Нирваной, и мы с ним решили поменяться футболками. От этого обмена чувак явно не выиграл, потому что моя футболка ему на пупок не налезала, но что упало, как говорится, то пропало.
После второй бутылки меня сильно укачало, и я ушла в поле, где меня через два часа по торчащей из травы руке нашла уже отчаявшаяся поисковая партия во главе с моей верной подружкой.
С этого самого дня началось веселье.
Мы как-то сразу стали центром большой компании, состоявшей в основном из местных ребят.
Нас любили, потому что мы были смешные и громко пели под гитару.
Играл на этой самой гитаре тоже местный мальчик, и сейчас я понимаю, что у него был настоящий талант. Вечером мы давали ему магнитофонную кассету Нирваны, а к следующему вечеру он подбирал аккорды, и мы уже пели песню «Rape me» хором на всю деревню. В перерывах между песнями мы держались с мальчиком за руки.
Честно говоря, мне было все равно, но я гордилась тем, что местной шалаве Светке, которой тоже хотелось держаться с ним за руки, не обломилось.
Хотя, если вы думаете, что на этом моя интенсивная духовная жизнь закончилась и началась нормальная человеческая, то вы сильно ошибаетесь.
Предсмертные записки я писать перестала, но завела себе бумажный дневник, где каждый день писала о том, как мне тяжело живется, как я все еще люблю своего соседа по парте и как я уже хочу поесть что-нибудь кроме геркулеса. Дневник я старалась оставлять на самом видном месте, в тайне надеясь, что однажды его все-таки кто-нибудь прочитает и поймет, какая я необыкновенная на самом деле личность.
Чтобы не ударить в грязь лицом перед предполагаемыми читателями своего дневника, почти в каждой записи я упоминала пачку таблеток димедрола и шприц, которые мы для антуража стащили у подружкиных бабушек из аптечки.
Разумеется, шприц нам не понадобился вообще, а вот пару таблеток я все-таки однажды выпила, перед тем как пойти гулять со всей нашей компанией. После чего проспала волшебным зачарованным сном весь вечер у костра, на что, впрочем, никто не обратил никакого внимания.
В общем, лето, посвященное Курту Кобейну, удалось во всех отношениях.
Ну и закончилось все тоже символично. Это я про то, как за футболку с Нирваной меня хотели побить на Арбате отвратительные грязные панки, и мне пришлось отдать им все свои деньги, то есть двадцать рублей.
Нирвану с Кобейном я разлюбила в тот же день.
Хотя если вдуматься, где бы я была сейчас, если бы тогда у меня не отобрали деньги, а наоборот бы, например, позвали с собой пить портвейн? Наверное я бы уже спилась и умерла.
А так пять минут позора, и я была свободна от деструктивного культа умершего певца. Впереди меня ждал 11-й класс, мощный личностный кризис и реинкарнация в темного эльфа, о чем я расскажу вам в следующей части этого увлекательного повествования.
Ну а в качестве иллюстрации – вот точно такая же футболка, как та, которую я отжала у непонятного лысого мальчика на том дне рождения и за которую чуть не получила люлей.