И начну я, пожалуй, с самого начала.
Моя сознательная духовная жизнь началась, наверное, лет в 13, одновременно с половым созреванием, как я теперь понимаю. До этого я была, в общем-то, обычным ребенком, мне нравились куклы Барби и книги Кира Булычева про девочку Алису из будущего.
А в 13 лет куклы стали неактуальны, и я увлеклась магией.читать дальше В стране как раз бушевала перестройка, летающие тарелки приземлялись чуть ли не каждый день прямо во дворах спальных районов, в квартирах буйствовал полтергейст, а по телевизору каждую среду показывали передачу «Мир чудес Анжелики Эффи».
В передаче толстощекая женщина с пронзительным колдовским взглядом показывала, как работать с энергиями и заряжать амулеты.
Мы с подружкой не пропускали ни одного выпуска.
Основным предметом нашей гордости было несколько книжек про магию и гадания, покупку которых спонсировала моя мама. Подружкина мама, увы, не была так лояльна, и как только ей удавалось обнаружить дома подобную литературу, с криками, воплями и матом выбрасывала ее в окно.
Часть книг, вроде «Принципов Высшей Магией» Зора Алефа, абсолютно не поддавалась пониманию и анализу, зато в одной книге под названием «Заговоры Сибирской Целительницы-38» содержались такие полезные вещи, как любовные привороты, заговоры от красной волчанки и, видимо, особо ценное заклинание «чтоб нутрии не дохли».
Еще из одной книжки я узнала про гадание на тибетской книге мертвых, и гадала по три раза на дню, домогаясь тибетских мертвых вопросом, когда же, и главное за кого, я выйду замуж.
Вообще нашей с подругой главной мечтой было открыть когда-нибудь такой же магический салон как у Анжелики Эффи и рассказывать всем по телевизору про работу с энергиями.
И мы даже начали эту свою мечту осуществлять.
Каким-то образом нам удалось раскрутить одну знакомую девочку на составление гороскопа за 10 рублей. Правда, вся затея очень быстро накрылась медным тазом, потому что ни компьютеров, ни принтеров еще ни у кого не было, а брать по десять рублей за тетрадные листочки, исписанные детским подчерком ахинеей про Венеру в Сириусе, предопределившую вашу роковую тягу к высоким блондинам, было несолидно даже для только что открывшегося магического салона.
Так что мы успели только заключить договор о сотрудничестве и взять себе астральные имена. Я была Гретхен, а подружка – Лисхен.
Также мы провели один совместный сеанс гадания и попытались навести порчу на подружкиного папу.
Родители подружки были в разводе, и ее папа жил один в соседнем со мной доме.
Однажды в ночь на 9-е мая родители нам разрешили переночевать у него.
Ночь вышла бессонная, и тибетские мертвые, наверное, перевернулись в своих гробницах от нашего назойливого к ним внимания. Но, несмотря на все усилия, присутствия духов нам добиться не удалось, и вопрос с замужеством остался открытым. Зато мы передвинули в комнате у папы всю мебель и засыпали ковер пеплом.
Что же касается порчи – нам казалось очень удобным, если папа каким-нибудь образом освободит квартиру, и туда въедут подружка с мамой. Поэтому мы спрятали в ванной за вентиляционным отверстием вырезанную из книжки картинку с пентаклем, вызывающим духа, который лишает жертву разума.
Еще мы пошили себе магические мантии из выданных моей мамой старых простыней.
Моя мантия больше всего напоминала белый халат с красной отделкой по низу. С красной потому, что мне в ту пору основательно вынесла мозг книга «Мастер и Маргарита», где, ну вы помните, «В белом плаще с кровавым подбоем…». И так далее.
Всю эту неземную красоту я разрисовала фломастерами, изобразив разные пентакли и пентаграммы, и иногда выходила в этом наряде к завтраку, пугая маму.
Одной из основных «магических» практик стали для нас шатания по Москве. Как раз в то время родители начали разрешать мне ездить на метро куда-нибудь одной, и мы с подружкой постоянно мотались в центр.
Я до сих пор помню это ощущение, когда обычный город виделся нам полным тайн загадочным местом, ярким пятном в пазле магический реальности, и казалось что вот-вот или сам город исчезнет, превратится во что-нибудь совсем другое, или с нами случится что-то невероятное и исчезнем мы.
Компьютеров все еще не было, и ориентировались в городе мы с помощью атласа с картами. С трудом по этому атласу нашли Патриаршие Пруды, несколько раз были в Доме художника на Крымском Валу, где на выставке камней и минералов накупили каких-то дешевых амулетов.
Как-то раз на Арбате мы познакомились с двумя черными иностранцами из Эфиопии. Один из них, проходя мимо, споткнулся о платформу на ботинке моей подружки. Школьных познаний в английском хватило на то, чтобы принять извинения и приглашение вместе позавтракать (было 10 часов утра). Завтракали мы в какой-то пиццерии на Арбате, для нас это было тогда что-то совсем недостижимое, что-то совсем ах и из другой жизни, так что эфиопы очень удивились, почему у нас в 10 утра дети заказывают себе шампанское. - Мне 14, успокоила я их, - уже можно.
Но основной целью наших паломничеств являлся дом номер 10 по Большой Садовой улице, и самая заветная мечта была попасть внутрь булгаковской «нехорошей квартиры».
Туда мы наезжали чуть ли не каждую неделю, ожидая от этих поездок совсем уж неизвестно чего. В подъезде дома тогда еще не было ремонта, все стены были изрисованы котами бегемотами, и толпы народа шарились там, чтобы приобщиться к булгаковскому духу. А жители бодренько так жаловались во все инстанции.
Судя по бутылкам в песочнице, во дворе по вечерам регулярно практиковалось распитие спиртных напитков поклонниками великого романа, и мы кусали локти от досады – родители отпускали нас куда-то только днем, а по вечерам нам полагалось быть дома.
Мы оставили в песочнице записку, но ответа не дождались.
Один раз нам все-таки удалось попасть в квартиру, вместе с группой иностранных туристов, и я была настолько поражена, что почти ничего не запомнила. Кроме того, что в одной комнате было темно, и на столе горела свеча и сидел большой белый голубь.
Вдохновленные успехом, мы написали в книге отзывов наши имена и домашние телефоны, твердо веря, что теперь-то наконец нас заметят, и мы примкнем к прекрасному братству красивых и благородных духом людей, пьющих пиво по вечерам в той песочнице.
Поиску единомышленников мы вообще отдавались страстно, но, увы, он ничем не увенчался. Однажды мы даже в отчаянии устроили якобы телефонный социологический опрос, набирая все номера подряд и спрашивая у людей, не являются ли они «фанатами Булгакова». Удивительно, но так мы дозвонились до девочки-студентки, которая писала по Булгакову диссертацию, но она не пожелала с нами разговаривать.
Среди одноклассников наших увлечений никто не разделял, а другим знакомым взяться было неоткуда. В школе вообще на все это смотрели достаточно косо, как учителя, так и сверстники.
Зато нам с подружкой казалось, что мы выглядим и ведем себя как настоящие ведьмы.
Мои главным ведьмовским атрибутом зимой был черный шарф, на котором я собственноручно вышила загадочные символы М&M, означающие, разумеется «Мастер и Маргарита», если кто не понял, и еще “Bulgakoff”, почему-то по латыни и с off. На лето шарф убирался в шкаф и на шею вешался круглый кулон с голограммой женского глаза, переливающийся всеми цветами радуги.
Самый же мой крутой прикид состоял из свободного покроя брюк на резинке с этническим рисунком, приобретенных в секонд-хенде, белой маечке лапшой с рюшами, и маминых босоножек двадцатилетней давности на мощной платформе. Платформа тогда была очень в моде, но жили мы не очень богато, как вы понимаете. Так что я нежно любила и те босоножки, и все вещи с черкизовского рынка, которые мне покупали родители, и даже мини-юбку, перешитую из папиных малиновых брюк.
Ну и дополняли мой образ обязательные длинные ногти, выкрашенные черным лаком.
А по праздникам и для фотосессий черная помада как у певицы Линды.
Есть совершенно прекрасные фотографии с какого-то дня города, где у моих родителей бледные и перепуганные лица, а мы с подружкой обольстительно улыбаемся во весь рот черными губами. На мне короткие черные шорты с черными колготками, на подружке мини-юбка и свалявшаяся от частой стирки бабушкина кофта. Мы счастливы.
Идем дальше.
Певице Линде в моем рассказе надо отвести особое место.
Она со своим альбомом «Ворона» стала моим первым кумиром. Я старалась подражать ей во всем. Красить ногти черным лаком, губы черной помадой, и при каждом удобном случае дергать по-птичьи головой и напевать дурным голосом «Я ворона, я ворона, нана-на-на-наааа».
Дергать головой и кривляться у меня получалось особенно хорошо, поэтому в школе меня считали очень странной. За это и еще за то, что я могла ни с того ни с сего на дежурстве в столовой начать декламировать монолог из «Фауста».
Апофеозом нашего поклонения Линде стала поездка летом в подружкину деревню, где мы довели двух ее бабушек до белого каления, и через неделю были с позором оттуда изгнаны в Москву.
Всю эту неделю, проведенную в деревне, с наступлением темноты мы выносили на лавочку перед домом магнитофон, украшали двор свечками, сами заворачивались в белые простыни и танцевали под песни Линды босиком под звездным небом.
Могу сказать, что соседи были весьма заинтересованы в этих представлениях.
Но выгнали нас не за это, а за то, что в последнюю ночь мы протянули возле нашего дома через главную деревенскую дорогу рулон туалетной бумаги. А также забыли закрыть дверь в дом, из-за чего на крыльцо пробрался и уснул там местный деревенский алкоголик, а половина кур разбежалась в неизвестном направлении.
Пожалуй, этим и закончился тот период моей жизни. О том, как мне исполнилось пятнадцать лет, и о том, как я окончательно перешла на темную сторону и стала сатанисткой, я вам расскажу в следующий раз.
Вот, кстати, мой магический глаз, легко найденный на просторах интернета.